Юность. После войны
Юность — это время ломки, время физиологической и психологической перестройки, время, в ходе которого отрок превращается в молодого мужчину.
Окончив 7-й класс весной 1944 года, я распрощался с отрочеством и вступил в пору юношеского созревания. Я перестал дразнить учителей только за то, что они суть учителя, то есть за то, что они — шкрабы и халдеи по определению. («Дневник Кости Рябцева» и «Республику ШКИД» к тому времени я уже прочел).
Тем более, надо признать, что наши учителя старших классов были прекрасны. Как они могли работать в школе, руководимой наркомпросовским жандармом в юбке, до сих пор не понимаю. Знаю лишь то, что все они, выпустив нас, вскорости из этой школы слиняли. Помню и люблю Нину Петровну Унанянц — словесника в полном смысле этого полузабытого термина. Мягко требовательная, тактичная и обладавшая, высоким уровнем терпимости, оберегавшая самолюбие каждого, она учила нас мысли и слову, показывала их взаимосвязь и взаимовлияние. Небольшой группе учеников-передовиков по ее науке она много рассказывала о литературной жизни конца 20-х — начала 30-х годов, о Мейерхольде, Таирове и Вахтангове, о раннем Маяковском... Несчастливо влюбившись на первом курсе университета, я со всеми своими страданиями пришел именно к ней. Излил я свою шипучую и пенящуюся душу «молодого Вертера» на ее все понимающей груди, и мне стало легче (хотелось бы здесь написать — «легше»).
В те годы в программу средней школы входил Шекспир. Унанянц задала нам на дом сочинение по Гамлету. За последующее мне стыдно до сих пор. Я и не стал бы писать об этом, если б не желание еще раз высказать свое уважение великолепной своей преподавательнице. Не знаю, что, собственно, меня дернуло, видимо, бунтующие в молодой крови гормоны, но я написал, оперевшись на тщательный анализ текста, что эта пьеса не содержит в себе ничего, кроме набора скабрезных непристойностей. Реакция учительницы была великолепной. Публично похвалив хорошие сочинения, указав, чем плохи неудачные, она ни слова не сказала о моем опусе. Затем, в разговоре один на один, Нина Петровна высказала мне все, что она по этому поводу думает, и заключила беседу словами о том, что никакой отметки в классном журнале в этой связи не будет.
Известно, какую роль в те времена партия и правительство придавали идеологическому воспитанию подрастающего поколения. С этой целью упомянутые авторитетные социальные институты осуществляли жесткий контроль за тематикой и содержанием выпускных школьных сочинений. Вся страна в один и тот же день, в один и тот же час, к счастью, по местному времени садилась писать сочинения, по одним и тем же темам, задаваемым, так и хочется написать, одним и тем же министром просвещения. За темами этих сочинений мы усердно охотились. Учительница говорила нам, что этот общепринятый порядок, показывающий свое к ней недоверие, ставит ее по одну сторону баррикад с нами, и что она сделает все, что в ее силах, чтобы эти темы узнать и нам сообщить. А вот, если бы темы придумала она сама, мы бы их заранее ни за какие коврижки не узнали бы. Непосредственно перед написанием сочинения она мне сказала: «Коля, я с тобой согласна в том, что «орфография стандартна, а синтаксис индивидуален», но РОНО этого не понимает. Поэтому, уж будь добр, не ставь никаких запятых вообще. Я их тебе поставлю сама». Комментарии излишни.
Неслучайно, конечно, что дочь моей любимой словесницы Наташа стала крестной матерью моей старшей внучки Ольги, принявшей святое крещение уже после того, как она сама (внучка Оля) стала матерью.
