Советская Россия
Видя его явно выражаемую ностальгию, я задал ему очередной наивный вопрос: «А почему бы вам, Александр Федорович, не съездить с коротким визитом в Советскую Россию? Сейчас это возможно и стоит относительно недорого. Вы бы многое увидели сами и о многом стали бы судить по-другому».
В ответ Александр Федорович спокойно разъяснил мне, что он объявлен в СССР вне закона и что первый же встреченный пограничник обязан, как минимум, надеть на него наручники. Я стал возражать, говоря, что, конечно, фамилия Керенский одиозна в России, но что мешает ему приехать под псевдонимом, скажем, Александер Ф. Федоров?
Его реакция снова меня удивила:
— Именно об этом мне рассказывал Борис Кириллович.
— Великий князь?
— Да, Романов, который совсем недавно ездил в СССР как Борис Кириллов, но это не подлежит огласке.
— Ну, вот видите!
— Да, да... — и перешел на другую тему.
На мой взгляд, этот момент весьма важен. В свои первые эмигрантские годы АФ. Керенский — «двух станов не борец» — не воспринимался серьезно влиятельными эмигрантскими кругами ни правого, ни левого флангов, ни центром. Это же относилось и к «беспартийной» эмигрантской массе. Но так было до Второй мировой войны и в Европе. В Калифорнии, через 20 лет после войны, практически через 50 лет после революции 1917 года, ситуация изменилась. Во всех слоях послереволюционной русской эмиграции, по крайней мере, в Америке, к Керенскому относились с уважением и даже обсуждали с ним достаточно деликатные вопросы. Объяснить это можно чувством российского патриотизма, сильно выросшим после победы над немцами и космического полета Юрия Гагарина у русских людей первой волны эмиграции и их непосредственных потомков. Косвенно это подтверждается полным отсутствием во время нашего многочасового ночного разговора каких-либо упоминаний о ком-либо из людей второй эмиграции, хотя таковых было в Станфорде и вокруг немало.
Несмотря на все, только что сказанное, АФ. Керенский был человеком одиноким и несчастным, прежде всего, потому что он, оставаясь умом и сердцем в давно прошедшем времени, полностью выпадал из современности. О его наивной старомодности свидетельствует следующий мелкий, но, на мой взгляд, показательный сюжет из нашего разговора.
Первое время после снятия Н.С. Хрущева со всех руководящих постов в партии и государстве новый премьер-министр АН. Косыгин пытался провести в СССР некую более или менее либеральную экономическую реформу. Мне трудно судить о существе предложений. Как обычно, оно на уровне средств массовой информации тонуло в море бессодержательной демагогии. Знаю только, что идеологами реформы являлись Либерман и Терещенко, два профессора-экономиста. На этом основании мудрый наш народ-языкотворец назвал сию попытку либерализации советской экономики ее «либерманизацией». Для полноты картины скажу, что ничего из этой затеи не вышло. АН. Косыгин незадолго до своей смерти со знанием дела горестно заметил: «Наш великолепный аппарат блестяще провалил реформу». Но в 1964 — 1965 годах реформа как бы шла, у всех на устах было имя профессора Терещенко, который выступал по телевидению, публиковался в газетах и толстых журналах, был, как говорится, на виду. Либерман, по известным причинам, старался не высовываться. Так вот, ходили упорные слухи, что профессор Терещенко — реэмигрант и сын известного миллионера, сахарозаводчика и министра экономики в правительстве АФ. Керенского. Столь долгое разъяснение понадобилось мне для того, чтобы рассказать о реакции Александра Федоровича на мой простой вопрос, действительно ли этот сейчас потому-то и потому-то знаменитый профессор — сын его министра? Ответ был изумителен по простоте и краткости: «Нет, Терещенко не был женат, и у него не могло быть сына».
Таковы, пожалуй, все те конкретные сюжеты разговора, имевшего место в начале марта 1966 года.
Темной калифорнийской ночью я шел в свою гостиницу. Идти было около часу быстрой ходьбы. В душе была сумятица, жалость к одинокому и никому не нужному старику, удивление тому, что он так и не осознал, что же произошло с ним и с его отечеством в
1917-м, восхищение его темпераментом, уважение его любви к России и ненависти к ее врагам.
