Школа, которая многому меня научила
1943 год запомнился еще и тем, что весной этого года «старик Потемкин нас заметил и, в гроб сходя, разъединил». Так мы шутили по тому поводу, что нарком просвещения Потемкин, выполняя волю И.В. Сталина, ввел раздельное образование для мальчиков и девочек. Возникли мужские и женские средние школы. Моя 210-я школа стала женской, и всех мальчишек перевели в 204-ю школу на Новослободской. Забегая вперед, скажу, что осенью 43-го меня за хулиганство из этой школы выгнали и не хотели принимать ни в одну школу Октябрьского района столицы. Хулиганство состояло в том, что я очень хорошо учился, но слишком часто задавал вопросы, что мешало плавному течению педагогического процесса. Но, следует признать, что повод к изгнанию подал я сам, публично назвав преподавателя конституции скотиной. Он обвинил меня перед лицом завуча школы в срыве урока. Урок действительно был сорван, но, к сожалению, не мной. Я тихо и смирно сидел за своей партой, с безумным увлечением читал «Князя Серебряного» — роман любимого мной А.К. Толстого. Будучи резко и грубо перенесен из века XVI в век XX, я не сдержался, в чем был глубоко не прав. О том, что из этого последовало, поговорим позже, а сейчас вернемся к весне 43-го.
Май был совершенно ужасен. Я собирал молодую лебеду и крапиву, а мать делала из этой травы лепешки. Родители их ели, а я не мог, меня тут же выворачивало наизнанку. С голодухи, ради рабочей карточки (800 граммов хлеба ежедневно, 1 килограмм сахара в месяц, жиры и крупа, не помню, сколько), я пошел работать на завод №115 Народного комиссариата авиационной промышленности. Все лето я там проработал в бригаде электриков сборочного цеха. Это не только спасло мне жизнь, но и многому меня научило.
Во-первых, свои продовольственные карточки, но не хлебные, я сдавал в столовую ОРСа (отдела рабочего снабжения) завода, в обмен на что получал ежедневно, кроме воскресений, регулярное трехразовое горячее питание. Когда из цеха в тир на пристрелку выкатывали новый самолет, начальник мальчишкам вроде меня и отличившимся рабочим выдавал талончики УДП (усиленное дополнительное питание) на дополнительный обед. Это было счастье, к сожалению, редкое счастье.
Во-вторых, научился работать в коллективе и понял, точнее говоря, прочувствовал механику руководства небольшим коллективом людей одной профессии. Понял я эту механику много позднее, но увидел ее в действии в обнаженной форме именно тогда. И это мне пригодилось в дальнейшем.
В-третьих, я научился конкретному делу, а именно искусству пайки. Моя задача была провести через весь фюзеляж машины, от бензобаков до хвостового костыля заземляющую линию в виде тонкой полоски тщательно пропаянной латунной фольги. До сих пор в ушах звучит голос мастера: «Как ты паяешь? Ты здесь не залудил, ты здесь насрал! Зачисть, прогрей, проканифоль, дай припою растечься... и т. д.».
В-четвертых, научился уважать конкретного рабочего человека, зная как негативные, так и позитивные стороны его натуры.
К осени на нашем огороде собрали приличный урожай картошки. Угроза голодных мук отступила, и я уволился завода с тем, чтобы продолжать школьное ученье. В период с осени 1941 по осень 1943 года я проучился в семи разных школах, от вологодской сельской до московских, включая в это число карагандинскую и две новосибирские школы. При этом я ухитрился не потерять ни одного учебного года. Это, конечно, заслуга моих родителей, прежде всего, мамы. Отцу пришлось помогать, когда меня выгнали из 204-й школы и не хотели брать ни в одну из школ Октябрьского района. Он сумел организовать «передачу» своего буйного чада в ведение РОНО Ленинградского района, где школа №150 открыла мне свои суровые объятия.
Средняя школа как социальный институт, по ощущениям моего детства, есть первый член трехзвенной цепи «школа — армия — тюрьма», с помощью которой общество искореняет индивидуальность. В школе №150 директором служила некая дама, которая страстно ненавидела детей за их непредсказуемую неодинаковость и неожиданно нестандартную реакцию. Нас, старшеклассников, она побаивалась, потому что частенько в ответ на ее гневные реплики типа: «Я этого либерализма не потерплю», могла публично получить вежливую справку такого, например, содержания: «А для Герцена и Огарева, памятники которым стоят перед Московским университетом, понятие либерализма было священным». Но над младшими она измывалась вволю.
Но именно школе №150 я обязан, хотя и не всем, но очень многим из того, что знаю и умею. Я проучился в этой школе три с половиной года, от второй четверти седьмого класса до окончания, от 14 лет практически до 18.
