Отрочество. Война
Отрочество мое началось с войной, с войной и закончилось. В августе 45-го, приехав вместе с отцом в деревню к деду, я ощущал себя уже юношей.
К 1940 году, жизнь, по крайней мере в Москве, постепенно налаживалась. Ужасы большого террора, по-видимому, оставались позади. О, нет, о них не забывали, но, по крайней мере, люди, соблюдавшие некие неписаные, но хорошо известные правила игры, могли спокойно спать по ночам. Угрозы голода больше не было. Свободно продавался керосин, и всюду была в изобилии десятирублевая вареная колбаса вполне приличного качества. Только отсутствие денег могло не позволить покупать знаменитую, потрясающе вкусную сырокопченую колбасу «Московскую», 40 рублей за килограмм. Была выпущена массовым тиражом роскошная книга «О вкусной и здоровой пище», которая переиздается до сих пор. Эта книга, конечно, раздражала, но не всех и не в такой степени, чтобы быть социально опасной. Вернувшийся из командировки в Америку нарком пищепрома АИ. Микоян приобрел большую популярность внедрением в нашу жизнь мясных сосисок, томатного сока и мороженого «эскимо».
Правда, нарастала внешняя угроза. Войну ждали с минуты на минуту. Ее начала безумно боялись и народ, и его руководители. У многих еще не остыла память о бедствиях, принесенных России Первой мировой войной и Гражданской. Эти войны закончились всего лишь менее двадцати лет назад. Те, у кого была такая возможность, потихоньку запасались керосином.
Многие понимали, что наша армия к большой войне не готова. Опыт малой войны, печально знаменитой «зимней» войны с Финляндией это отчетливо показал.
Мой отец, авиационный инженер-конструктор, хорошо знал то, что немцы творили в небе над Англией. Поэтому с началом войны он переправил меня, маму и бабушку, которая была его тещей, на родину, к своему отцу, а моему деду, в деревню Шилово Кубеноозерского района Вологодской области. Я был счастлив.
Дед мой, Николай Васильевич (такая в нашей семье традиция — мой внук, как и я, тоже Николай Васильевич) родился, по моим вычислениям, примерно в году 1873-м. Он был человеком весьма незаурядным. До сих пор ярко стоит у меня перед глазами картина: От большой дороги к деревне медленно движется телега с барахлом. Рядом идут мои мама и бабушка. Я (мне шел двенадцатый год) бегу впереди. Из-за холма сначала показывается конек дедовой избы, затем застреха, верхние венцы сруба, окно и в окне профиль деда, что-то внимательно читающего с помощью большой лупы в медной оправе. Когда суматоха первых минут встречи улеглась, я спросил его: «Что ты читаешь, дедушка?». Ответ я помню до сих пор. Он сказал, сильно напирая на о: «Карамзина читаю. Немцы Смоленск заняли, хочу понять, как Россия до такого позора дошла».
Эти томики дешевого «евдокимовского» издания Карамзина 1892 года занимают видное место в моей библиотеке.
