Лаборатория колебаний
Итак, 22 января 1949 года, абсолютно не чувствуя величия момента и вовсе не помышляя о чем-то большом, но влекомый желанием посмотреть, как выглядят в своей «домашней» обстановке эти столь приятные внешне деятели радиофизической науки, я преодолел с помощью верительных грамот первого отдела ФТФ препоны серьезной охраны и вошел в вестибюль славного ФИАНовского здания на Миусах. Поднявшись на второй этаж, где и были в основном расположены помещения Лаборатории колебаний, я прошел в ту комнату, в которой работал Давид Исаевич (Шаевич) Маш.
Д.И. Маш был заместителем МА Леонтовича по руководству кафедрой и, тем самым, нашим добрым дядькой в лаборатории. Он был мягким человеком, немало битым жизнью. Он являлся членом КПСС, и в этом качестве ему, типичному еврею, говорящему по-русски грамотно, но с резко выраженным акцентом, пришлось во время самого разгара печально знаменитого «дела врачей» выступать с гневными речами. Разоблачал «преступный заговор сионистов», объединенных в националистической организации «Джойнта». Оказывается, эта самая «Джойнта» активно противодействовала активной комсомольской деятельности Давида Исаевича Маша на юго-западе Украины то ли в годы Гражданской войны, то ли непосредственно сразу после нее.
Но он обладал характером и мог иногда показать его. Так, однажды, когда на важный пост секретаря парторганизации лаборатории избирался человек типа «ни рыба, ни мясо», что было действительно плохо, Маш провалил эти выборы, публично заявив: «Лучше иметь твердый шанкр, чем мягкий характер».
Он работал в большой и светлой угловой комнате, которую делил вместе с неким Пумпером. Этот Пумпер, мрачный, неразговорчивый и нелюдимый человек, занимался изучением тепловых шумов резисторов. И намерял он, несчастный, что постоянная Больцмана вовсе не постоянна, а зависит от температуры резистора и от частоты, на которой шумы измеряются. Пумпер имел идущую еще с довоенных лет репутацию отличного экспериментатора. Поэтому результаты его исследования были приняты на веру и МА Леонтовичем, и СМ. Рытовым, репутация которых была заслуженно безупречной, а авторитет велик. Назревала научная сенсация. Пумпер решил сначала защитить докторскую диссертацию, а уже потом широко публиковать свои результаты. В процессе подготовки защиты молодой радиофизик из города Горького Всеволод Сергеевич Троицкий показал экспериментально ошибочность результатов Пумпера, объяснив смысл наблюдаемого и указав на принципиальную ошибку в методике измерений, неизбежно приводящую к ложным выводам. Сенсация не состоялась, диссертация была отозвана, а Пумпер вскорости уволился из ФИАНа. История эта наделала много шума, появился даже термин «Пумпер-эффект», и, конечно, престиж лаборатории сильно пострадал. Некие ретивые ревнители чистоты научных рядов пытались выдавить из Д.И. Маша свидетельство о том, что Пумпер сознательно обманывал научную общественность, но Давид Исаевич твердо стоял на том, что Пумпер искренне заблуждался, а он, Маш, не вникал в суть его опытов, как и все прочие, считая того великолепным экспериментатором.
Я привел эту историю по двум причинам. Во-первых, она интересна и нравоучительна сама по себе. Сейчас «Пумпер-эффект» практически забыт, да и кому хочется помнить о «скелете в шкафу» родного дома. Все действующие лица и исполнители этой драмы давно покинули сию юдоль печали. «Весь мир — театр». И на его подмостках разворачиваются один за другим сценические шедевры великой серии под названием «Человеческая комедия». Надо только твердо помнить, что набор сюжетов весьма ограничен и повторения неизбежны. Во-вторых, я был непосредственным свидетелем, по крайней мере, части этой истории. Маш предложил мне разрабатывать его тему, я согласился и потому все свое «фиановское» время проводил за измерениями в их с Пумпером комнате. Меня никто не спрашивал, а я помалкивал, но видел, что Пумпер много мерил, но, на мой взгляд, мало думал, то есть мало читал и мало обсуждал с коллегами результаты экспериментов.
И все же работа у Маша, рутинная и скучная, была не для меня. Освоившись с методикой и аппаратурой, я начал поглядывать по сторонам. Прекрасно понимая, что длительные серии однотипных измерений тоже бывают необходимы, я вполне сознательно убил на это дело целый семестр. К весне 1949 года я осознал, что в лаборатории колебаний под руководством профессора Семена Эммануиловича Хайкина уже года два как ведутся работы по совершенно новой, а потому завораживающе интересной отрасли радиофизической науки — исследования по радиоастрономии. При этом естественно, что наблюдательная часть работ проводится в полевых условиях.
В 1949 году ФИАН во исполнение некоего постановления правительства СССР разворачивал исследования по радиоастрономии на Южном берегу Крыма. Так называемой Крымской экспедиции ФИАН требовались квалифицированные лаборанты, имевшие допуск к секретным работам. Я запросил у Д.И. Маша как у кафедрального «дядьки» благословения «погулять» в Крыму за казенный счет. Согласие на это было немедленно дано, хотя оно и сопровождалось горькими словами: «Я отлично понимаю, Коля, что ко мне вы не вернетесь. Ведь радиоастрономия много интереснее моего СВЧ-материаловедения». Я уверял его, почти искренне, что он ошибается, что осенью я к нему вернусь, что... Но старый, мудрый Маш оказался прав: я к нему не вернулся.
