Комиссия
В комиссии было человек пять-шесть. Из них я помню только двоих: генерала Кляцкина, известного специалиста по радиолокационным антеннам и распространению радиоволн, и М.Е. Жаботинского, имя которого упоминалось выше.
Через часок после начала вызвали меня. Установив, что я — Карлов, объявили результаты экзаменов. Тон объявляющего был уважительно одобрительным и вполне благожелательным. Отлегло от сердца. И пропала отвратительная дрожь в коленях. Когда же Жаботинский попросил изобразить на доске схему моста Винстона, я повеселел настолько, что в ответ на вопрос: «Зачем я иду на радиофизику» храбро ответил: «Хочу сомкнуть единым методом генерации электромагнитных волн радиодиапазон и оптику». Ученый слегка оторопел и спросил, где я всего этого начитался. Когда же в ответ я назвал книгу директора Института, где работал сам Жаботинский, вопрос был решен окончательно и положительно. Повезло, так повезло. Но повезло потому, что отец мой во время подсунул мне книгу СИ. Вавилова «Глаз и солнце».
Самое забавное состоит в том, что ровно тридцатью годами позже, в 1977 году в соавторстве с М.Е. Жаботинским и другими, не менее достойными людьми, я получил Государственную премию СССР. Это бы ничего. Но премия была присуждена за разработку одного из применений того метода усиления и генерации электромагнитных колебаний, который реально смыкает воедино оптику и радио.
Такое совпадение — просто фантастика, не так ли? Но это правда, святая правда. Просто я с 1957 по 1987 год работал в тесном сотрудничестве и под руководством академика А.М. Прохорова, одного из создателей квантовой электроники — науки, развивающей упомянутый метод. Но об этом я расскажу позднее. Сейчас же, чтобы покончить со странными совпадениями, укажу, что в том же 1977 году Государственную премию СССР, правда, за совсем другие, никак не связанные с нашей и между собой работы получили упомянутый выше В.Г. Веселаго и Ю.Ю. Житковский. Юра Житковский был радиофизиком, студентом той же группы 313, что Витя Веселаго и я, ростом своим занимая место ровно посередине между нами.
Первого сентября 1947 года в единственном существовавшем тогда учебном корпусе физтеха (сейчас это — так называемый лабораторный корпус) начались первые занятия первого курса первого набора ФТФ. Начались они, сколько я помню, без каких-либо предварительных церемоний лекцией Сергея Михайловича Никольского по математическому анализу. Этот воистину человек-легенда заслуживает отдельного, большого и обстоятельного о себе рассказа. Сейчас же отмечу только, что он по просьбе кафедры общей физики сделал то, что математики, вообще говоря, делать не любят. Он прочел нам коротенький, но очень выразительный и весьма содержательный ознакомительный курс, в котором он ввел понятия производной и интеграла и преподал нам искусство того, как этими понятиями пользоваться в несложных ситуациях.
В сентябре, однако, и учебный корпус, и общежитие (ныне — аудиторный корпус) в полной мере к занятиям готовы не были. Из общежития еще не выселили студентов МАТИ, так называемых «матят», и внутренние отделочные работы в учебном корпусе были далеки от завершения. Эти работы вели пленные немцы, обнесенный колючей проволокой лагерь для содержания которых находился на территории факультета, на пустыре между нашим зданием и корпусом ЦАО. Лагерь был небольшим, барака два или три, серьезной охраны не было. Немцы работали старательно, но поспели только к ноябрю. Ничего особенного в этом нет, но сам факт интересен. Он хорошо корреспондирует одному из пунктов постановления о физтехе, разрешающем в порядке репараций получать необходимое оборудование непосредственно из советской зоны оккупации Германии.
