Филиал Петроградского политехнического института
Профессор Фэн на самом деле оказался очень милым и пожилым китайцем по имени Фань. Где-то в начале 20-х годов многострадального XX века он учился в Харбине в том довольно серьезном филиале Петроградского политехнического института, высокий уровень преподавания в котором обеспечивали наши эмигранты, в недавнем прошлом — профессора Санкт-Петербургского политеха. В результате Фань довольно сносно говорил по-русски, любил Россию, главным образом, в ее фольклорно-лапотном обличий и восторженно млел, слушая в моем присутствии записи русских народных песен в исполнении Руслановой и Зыкиной. Так шло время, и уже через две недели я заскучал.
И тут меня осенило: я написал пространное письмо Чарльзу Таунсу. Напомнив о давнем знакомстве (конференция по квантовой электронике, Беркли, Калифорния, 1961 год) и сославшись на совет его нобелевского сотоварища AM. Прохорова в случае серьезных проблем обращаться к нему, Таунсу, за помощью и поддержкой, я рассказал ему о полном завершении мазерного периода в Лаборатории колебаний, и моем желании, в соответствии с этим, поработать в хорошей лазерной лаборатории. Также я описал историю всех бюрократических препятствий к осуществлению этого желания, попросив Таунса использовать его несомненное влияние в Вашингтоне (он незадолго до этого занимал должность советника президента США по науке) и огромный авторитет в лазерных лабораториях американских университетов для того, чтобы найти место в одной из них для моей стажировки.
Как же удивились сотрудники Фаня, да и он сам, когда через три недели позвонил мистер Форси и кислым тоном сообщил, что для меня найдено место в Станфордском университете (Калифорния) и что скоро я получу соответствующие авиабилеты. Вновь мне помог AM. Прохоров (на этот раз — заочно), да и Ч. Таунс оказался молодцом. Лет через тридцать мне представилась счастливая возможность публично и лично поблагодарить профессора Таунса в форме тоста в его честь на званом обеде в Калифорнийском университете в Беркли. Ему это было настолько приятно, что он даже притворился, что помнит этот эпизод.
Покинув без сожаления Фаня, я все же был благодарен судьбе за то, что был на пять недель заточен в этот уголок Среднего Запада США. Университет расположен в городе Восточный Лафейетт (Индиана) и отделен рекой Уобаш от Лафейетта Западного. Река эта, впадающая далее в Огайо — приток Миссисипи, и о которой ни я, ни кто-либо из моих московских друзей слыхом не слыхивал, несет в себе воды больше, чем Волга у Твери. Не знаю почему, но это обстоятельство поразило меня куда как сильнее, чем все небоскребы Манхеттена.
Этот городок срединной Америки сильно удален от ее атлантического и тихоокеанского берегов. Он был типичным примером того социального явления, которое Ильф и Петров так удачно назвали одноэтажной Америкой. Это стоило увидеть, в эту жизнь стоило ненадолго окунуться, чтобы почувствовать царившую там скуку. Люди, выписывающие «Нью-Йорк тайме», считались коммунистами и врагами нации. Особенно тяжело было по субботам и воскресеньям, когда исключалось какое-либо общение с «сослуживцами» и оставалась лишь одна возможность — посещать унылые храмы не нашего Бога, что я и делал, частью с тоски, частью из любопытства. Как тут не вспомнить совет, который И.В. Сталин дал в свое время АА Громыко посещать в Америке церкви, «ибо только у церковных проповедников можно научиться правильно и доходчиво говорить на местном языке».
Было бы несправедливым не упомянуть интересную встречу с итальянским стажером Апариси, который, как оказалось, состоял в двоюродном родстве с такими известными людьми как близкий к компартии Италии писатель Карло Леви и своеобразно известный академик Бруно Понтекорво. Более отдаленным, троюродным было его родство с действительно знаменитым итальянским художником Ренато Гуттузо, персональная выставка работ которого незадолго до того с успехом прошла в Москве. Тоска по общению с людьми европейской культуры, была у Апариси столь велика, что он пригласил меня в свой дом к концу первой недели нашего знакомства. Ничего, естественно, не зная о его знаменитых родственниках, я вошел вслед за хозяином в его квартиру и... увидев на видном месте прекрасно выполненный портрет подростка, при ближайшем рассмотрении не оставлявшего сомнений в своем сходстве с хозяином, восторженно воскликнул: «Это же Гуттузо!». Я польстил хозяину и, тем самым, вызвал его признание в наличии столь знаменитой родни.
Когда речь зашла о Карло Леви, я сказал, что читал его антифашистский роман «Христос остановился в Эболи», который пару лет назад был издан в Москве на русском языке. Вспомнилась из романа пикантная сцена коллективной дефекации состоятельных итальянских эмигрантов в лесу под Нью-Йорком, заканчивающаяся возгласом «Виват Италия!». Апариси утверждал, что такой сцены в романе нет, я потребовал предъявить текст романа, что и было сделано, правда, в издании на итальянском языке. Делать нечего. Проклиная про себя «дольче лингву итальяну», напряженно листал роман и минут через десять судорожного поиска торжественно продемонстрировал искомое место. Восторг неописуемый и всеобщий. Все, понято и принято. С этой минуты я нахожусь в США под защитой итальянской мафии.
