Дисциплина
До дисциплины под названием «научный коммунизм» руководящие инстанции тогда, как мне кажется, еще не додумались. Политэкономия точно уже была, но преподавалась так безлико, что не запомнилась ничем и никак Зато историю партии всему курсу читал и семинарские занятия в нашей группе вел замечательный человек Член партии с 1912 года, профессор Георгий Павлович Баклаев, человек уже, естественно, немолодой, был боек, остер на язык и бесстрашен. Он мог, объясняя нам, студентам ФТФ, что такое есть неотвратимо грядущий коммунизм, цитировать Маяковского: «Все, что твое — мое, все, что мое — твое, кроме зубных щеток». Однажды на семинаре, посвященном основам диамата, он задал, по существу, риторический вопрос: «Почему западные естествоиспытатели придерживаются неправильных философских воззрений?» и поднял для обсуждения этой пикантной темы Витю Веселаго. Тот со свойственными ему остроумием и быстротой реакции немедленно ответил: «Правильная философия одна, неправильных много. Они не знают, которая правильная, и равномерно распределены по множеству неправильных». От этого, по сути своей, издевательского ответа наш марксист пришел в неописуемый восторг, что, на мой взгляд, хорошо характеризует и его, и атмосферу наших занятий.
Философию нам читал некто Мелентьев, который быстренько понял, что в массе своей студенты физтеха умнее его и владеют умением вести серьезную дискуссию не хуже, чем он. К его чести, он не обиделся и вместо того, чтобы пережевывать снова и снова «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина, рассказывал нам о том, как Владимир Ильич выбирал книги и какие он по раз и навсегда выработанной системе оставлял отметки на полях и в тексте прочтенной книги.
Эти два человека — Баклаев и Мелентьев — сумели, тем не менее, прочно внедрить в наше сознание несколько простых истин, выдав их за достижения марксистской мысли. В их числе: всяко бывает, но практика — критерий истины; жить в обществе и быть свободным от общества нельзя; свобода есть осознанная, то есть полностью понятая, необходимость. В сущности, эти славные люди были позитивистами-оппортунистами, чему они всех нас, на самом деле, и учили...
Вернемся к делу. Паяльный радиопрактикум, проходимый нами в этом учебном году, имел, кроме чисто образовательных, дополнительные важные последствия. В условиях, максимально приближенных к реально рабочим, мы познакомились с представителями нашей базовой кафедры в той ее части, которая происходила из Лаборатории колебаний ФИАН. Точнее говоря, они с нами познакомились и предложили желающим поработать в Лаборатории. Так наша группа и группа наших предшественников разделились на две практически равные части — радиоинженеров и радиофизиков. Здесь следует дать пояснения.
Дело в том, что постановление 1946 года о создании ФТФ предусматривало не только набор студентов на первый курс, но и перевод особо одаренных молодых людей из других вузов на последующие курсы факультета. В реальности в 1947 году удалось набрать только второй курс, по техническим причинам приступивший к занятиям где-то в октябре-ноябре того года. Так что у нашей 313-й группы формально имелся предшественник — группа 304. Студенты обеих групп слушали лекции профессора Рытова вместе, были очень дружны между собой и часто вместе принимали, как теперь говорят, судьбоносные решения. Кроме этого, следует обратить внимание на еще одно обстоятельство.
При создании ФТФ заведующему Лабораторией колебаний ФИАН академику М.А Леонтовичу было поручено руководство специальностью «радиофизика». Одновременно для того, чтобы усилить оборонно-техническую составляющую радиофизического образования на ФТФ, соруководителем специальности был назначен тогда член-корреспондент АН СССР, а впоследствии академик, АН. Щукин — известный специалист по радиолокации, ответственный за развитие этой области оборонной техники в СССР. Это объясняет, почему и зачем крупнейшие специалисты ЦНИИ-108, головного НИИ Министерства обороны по радиолокации, читали нам весьма серьезные на сей предмет лекции. И это объясняет, почему студенты групп 313 и 304 разделились на два подпотока: одни пошли в ЦНИИ 108, другие — в ФИАН.
Я был в числе тех, кто выбрал ФИАН. Это решение, принятое сразу же по окончании зимней сессии, в январе 1949 года, идти в ФИАН (и черт с ними, с зимними каникулами!) определило все в моей дальнейшей жизни.
