Детство. Ленинград
Мое детство закончилось с началом Великой Отечественной войны в 1941 году.
Родился я 15 октября в «год великого перелома», .так со свойственным ему зловещим юмором И. В. Сталин назвал 1929 год, когда ему наконец-то удалось сломать хребет русскому крестьянству. И родился я не где-нибудь, а «в колыбели пролетарской революции», как называла Петроград—Ленинград высокопарная советская пропаганда. Отец мой, Василий Николаевич, был студентом-выдвиженцем из числа парттысячников самолетостроительного факультета Ленинградского института инженеров путей сообщения. Так в 1928-1929-м называли молодых членов партии рабоче-крестьянского происхождения, направляемых в инженерные вузы страны на предмет создания новой, классово родной технической интеллигенции. За его плечами было Вышневолоцкое училище железнодорожных кондукторов, то есть, говоря современным языком, железнодорожный техникум. Затем была служба в железнодорожных войсках Красной Армии на Туркестанском фронте Гражданской войны, потом строительство и прокладка путей станции Полярный круг Мурманской железной дороги. Завершил отец свою железнодорожную карьеру на посту начальника участка службы пути Финляндского отделения Октябрьской железной дороги, куда ему в подчинение на должность линейного техника году в 1925-26-ом поступила моя будущая мать Мария Петровна Макотинская, окончившая до того Днепропетровский железнодорожный техникум. Во время существовавшей в стране безработицы, такое солидное рабочее место моя мать могла получить только по комсомольской путевке. Мой отец, комсомолец с 1918 года, был как раз в это время секретарем бюро комсомольской организации Финляндского отделения. Он рассказывал, что к нему однажды пришла вставать на учет очень скромная, но красивая девушка с юга Украины, из Николаева. Он тут же и поставил ее «на учет». Они поженились в 1927 году.
Мое появление на свет сопровождалось очередным " невским наводнением. Были разведены мосты, и бабушка моя еле-еле успела с улицы Халтурина, бывшей Миллионной, к роженице на Петроградскую сторону.
Из ленинградского периода своей жизни, строго говоря, я почти ничего не помню. Стоит, пожалуй, рассказать две семейные истории того времени.
Отец, начитавшись модной в то время литературы о научно обоснованных методах воспитания младенцев, строго-настрого запретил жене и теще брать дитятко на руки. Они страдали, но подчинялись. Мне было около полугода, когда из отцовой деревни приехала посмотреть на внука моя вторая бабушка, мать моего отца Елизавета Александровна. Она тут же, не обращая никакого внимания на мамины слабые протесты, взяла меня на руки и не спускала с них до самого вечера. Пришедший с работы отец промолчал.
Второй замечательный эпизод, о котором мама часто вспоминала, сводится к рассказу о дедушкиной козе Беянке, которая обидевшись на маму за неумелые попытки ее подоить, подцепила меня на рога и перекинула через свою широкую спину. Коза намеревалась, предположительно, меня слегка потоптать. Годы спустя мать моя, то ли в шутку, то ли всерьез, относила все трудности моего взаимодействия с воспитателями и учителями на счет козы Беянки.
