Английский язык
Английский язык Александра Федоровича был довольно странен. Я знавал трех замечательных русских людей, которым пришлось овладеть английским каждому в свое время и в своих обстоятельствах, но будучи уже личностями, достаточно взрослыми и вполне сложившимися. Это — А.Ф. Керенский, П.Л. Капица и AM. Прохоров. Они перечислены здесь в порядке, так сказать хронологическом, строго обратном степени близости автору и длительности знакомства. Прекрасно понимая английскую речь, активно владея ее словарным запасом и даже идиоматическими оборотами, они произносили то, что хотели сказать как-то очень по-своему, но очень похоже друг на друга. Однако, как сказала одна очень вежливая дама, их было «very easy to comprehend* («очень легко понимать»), а это, по-моему, самое главное.
Керенский начал очень страстно: «Этот Шварц, этот Шульц назвал меня выжившим. Да кто он такой, этот Шульц, этот Шмидт или как его там, чтобы так говорить обо мне, премьер-министре Великой России! Этот Шварц, этот трижды изменник, бывший бундовец, бывший коммунист, бывший поляк, этот калифорнийский троцкист, еще смеет употреблять слово «выживший» по отношению ко мне! Да знает ли он, что моя Россия, Великая Россия спасла мир от коричневой чумы нацизма, спасла всех вас, сидящих в этом зале, от самого ужасного рабства, спасла жизнь ему и сотням тысяч его соплеменников...».
Уничтожив таким образом к вящему восторгу аудитории профессора Шварца, Александр Федорович начал плавненько излагать свою биографию, перемежая рассказ историософическими отступлениями. Повествуя о своем счастливом симбирском детстве, он сообщил аудитории, что его отец, директор Симбирской гимназии, был дружен с Его Превосходительством, инспектором народных училищ этой губернии И.Н. Ульяновым — отцом В.И. Ленина. (Легкое оживление в зале, народ явственно навострил уши). И надо же, на этом самом месте он запнулся.
Растолковывая аудитории значение этого случайного обстоятельства, он начал говорить, что историю не надо читать как партитуру современной сложной симфонии. А что именно надо уметь видеть в истории, он забыл. Он как-то беспомощно оглядел зал и спросил по-русски: «Как по-английски фуга? Я хочу сказать, что история — это фуга». Я тут же, как выскочка-отличник с первой парты и любимчик училки, громким голосом подсказал: «Фьюдж», благо это было очень просто. Он благодарно кивнул в мою сторону и продолжал по-английски.
Затем он перешел к ташкентскому периоду своей жизни. Дело в том, что Министерство народного просвещения царской России не могло оставить совершенно без внимания следующий очевидный факт: директор гимназии Керенский с золотой медалью выпустил из вверенного ему государственного образовательного учреждения Владимира Ульянова — брата казненного государственного преступника Александра Ульянова, окончившего ту же гимназию также с золотой медалью. Директор Керенский, отличный профессионал и человек несомненно порядочный, был удостоен в табеле о рангах следующего классного чина и получил служебное повышение — назначен Попечителем учебного округа, но не своего, а Туркестанского, с центром в Ташкенте.
Такое мудрое административное решение достигало нескольких целей:
во-первых, ничем не запятнанное, но сомнительное в своей лояльности режиму лицо выводилось из пределов центральной России;
во-вторых, в азиатском городе, в иной языковой и культурной среде облегчалась слежка за интеллигентным «белым» человеком;
в-третьих, колонизационная, культуртрегерская миссия России на Востоке получала серьезное подкрепление. Замечу кстати, что эта административная мудрость была один к одному воспринята впоследствии советской властью и активно осуществлялась на практике.
