Аль Сабири
В течение практически двадцати лет все августовские вечера мы проводили у Сабировых в их саду под сенью великолепных виноградных лоз собственной селекции «Аль Сабири». Глава семейства, Мухамеджан Сабирович, своей жизнелюбивой мудростью, немногословием и точностью характеристик людей и событий напоминал мне моего отца. Мать семейства, тетя Фариза, своей властностью, чувством юмора и избирательностью своей родительской любви была похожа на мою бабушку Марию Иосифовну. Их сын, Леонард, и невестка, Тамила, за вычетом выдающихся кулинарных талантов Тамилы, ничем не отличаются от обычной фиановской семейной пары научных сотрудников, поженившихся еще в студенческие годы и продолжающих работать вместе. Он — сейчас уже доктор физико-математических наук, она, естественно, — кандидат тех же наук Все свои три диссертации они защитили в ФИАНе — ИОФАНе. Мы подружились, больше того, Лена и я, мы как бы стали членами этого большого семейного клана. Мы ездили вместе на свадьбы и поминки, на праздники по поводу процедуры обрезания сына у того или иного троюродного племянника, мы обсуждали семейные дела, свадьбы и разводы, выбор имени новорожденным правнукам. Мы обсуждали животрепещущие проблемы политической жизни, от близкого Афганистана — до далекой Финляндии. Не могу не отметить мудрое и острое слово тети Фаризы, сказанное ею в адрес т. Янаева, с трясущимися руками появившегося на экранах телевизоров в августе 1991 года: «Этот — президентом не будет. Некрасивый он». Как в воду глядела. Не правда ли, своеобразная получилась верификация известного гносеологического положения о прекрасном как критерии истинного?
В конце августа — начале сентября 1977 года в соответствии с планами, начертанными в небесах, должна была первый раз рожать наша дочь Мария. Лена, что более чем естественно, не могла поехать со мной в Самарканд. Она должна была оставаться в Москве, чтобы, как она говорила, «стеречь Машу». Я считал богохульством ехать в Самарканд без Лены. Посему я и поехал в Бухару, где провел стандартные 48 дней в почечном санатории «Мохаси и Ситора». На фарси это значит «Луна и Звезда». Так называлась загородная резиденция Бухарского эмира, советской властью обращенная в почечный санаторий. Тут было веселее, чем в Байрам-Али, рядом была Бухара — город древний и достойный внимательного изучения. Я не буду распространяться на эту тему, скажу лишь, что благородная скупость красок и утонченная сухость линий отличают этот город от роскошно прекрасного Самарканда и от слегка эпигонской Хивы эпохи исламского декаданса. В каком-то смысле слова эти три города являют собой некий, условно говоря, исламский аналог православным Москве, Новгороду и Суздалю.
Здесь, пожалуй, целесообразно остановить изложение среднеазиатского этапа становления личности автора этих заметок Этапа, надо сказать, очень важного. Этап сей я начал проходить в 42 года уже зрелым человеком, в полном расцвете умственных сил. Его прохождение заняло 20 наиболее продуктивных лет моей жизни. Из этого этапа я вышел в 62 года человеком, еще не одряхлевшим, но уже умудренным «опытом быстротекущей жизни» вообще, и, в том числе, опытом жизни Советской Средней Азии в частности.
Следует заметить, что мое «Бухарское сидение» завершилось большой радостью: Наша дочь Маша 13 сентября 1977 года благополучно родила себе дочку, а нам — внучку, совершенно справедливо, я бы сказал, пророчески, названную Ольгой, то есть на языке древних викингов — святой и светлой.
